– А Офелию ей так никогда и не дали, – с сожалением говорю и отталкиваю лодку от берега. Она плавно скользит по воде, раздвигая туман. Утка следует за ней в фарватере, как похоронная процессия, а потом теряет к лодке интерес.
Попутчик вздыхает.
– Ручаюсь.
Чтобы подбодрить его, я покупаю нам обоим кофе в ларьке с мороженым. Попутчик выбирает со сливками и уговаривает стоящую за прилавком женщину выдать ему лишние пакетики с сахаром. Я отдаю ему и свои два. Черный кофе приятно обжигает нутро и почему-то наводит меня на мысли о Художнице.
– А можно мне еще и мороженого? – спрашивает он, и я с трудом сдерживаю желание рассказать ему о ней.
– Конечно.
В последний момент я покупаю себе выпечку. Ее выдают теплой и в бумажном пакете.
– Хотел сказать тебе, – говорит он, когда мы оказываемся за воротами и собираемся разойтись в разные стороны. – Завтра мы будем смотреть твой фильм.
Я тупо смотрю на него, прежде чем до меня доходит.
– О, «Медею»? Он уже в прокате?
На меня накатывает паника. Предполагалось, что все, кто есть в моем списке, должны быть мертвы до премьеры.
– У моего мастера есть билеты на предпремьерный просмотр. Получил их от какого-то продюсера, для которого делал одну работу.
– Работу?
Попутчик явно смущен, он с серьезным видом лижет мороженое.
– Выполнял для них один ритуал на… на… в общем, на вечеринке.
– Какого рода вечеринке? – Он пожимает плечами, и я пристально смотрю на него. – Ты вот этим собираешься заниматься?
Он пьет кофе, и мы наблюдаем, как белка, подергивая носом, взбирается на ворота.
– Может быть.
– Не смотри фильм, – говорю я. – Тебе он не понравится.
– Он твой большой поклонник, – говорит Попутчик и устремляет на меня осуждающий взгляд. – А я и не знал, что ты такая знаменитость, когда мы познакомились…
Я жую свою булочку и размышляю над его словами. Я не знаменитость. И никогда ею не была.
Булочка вкусная, сладкая и пахнет сливочным маслом, но я не знаю, такой же ли у нее вкус, как у той, что Лалабелль ела много лет назад.
– У тебя есть ручка? – спрашиваю я и, когда он достает ручку из одного из многочисленных карманов, подписываюсь подписью Лалабелль на пустом бумажном пакете.
Он благодарит меня, складывает его и осторожно убирает в карман. Я наблюдаю за ним, и у меня в животе появляется странное ощущение. Странно писать свое имя и при этом чувствовать себя так, будто подделываешь чужую подпись.
По Баббл-сити гуляют тысячи поддельных подписей. Даже если подпись воспроизведена идеально, вплоть до последней точки над i, она все равно ничего не стоит, потому что ненастоящая.
– Ну что, думаю, мы еще увидимся, – говорит он, потом колеблется секунду и, наклонившись ко мне, шепчет: – Будь осторожна. Мне кажется, за тобой следят.
– Что? Ты видел их?
– Нет, но я их почувствовал. Там, в парке. У кого-то очень дурные намерения.
Я поворачиваюсь к воротам парка. За ними сплошная зелень, перемежающаяся тенями. На секунду мне кажется, что я вижу, как между листвой мелькают платиновые волосы.
– Ладно, – говорю, заставляя себя отвести взгляд от ворот, – буду осторожна.
Он улыбается и неуклюже хлопает меня по плечу. Пройдя по улице довольно большое расстояние, оборачивается и машет мне. Я машу в ответ.
Когда я завожу машину, автоматически включается радио. Я несколько мгновений сижу, потягивая кофе и слушая мягкую скрипичную музыку. Допив, сминаю бумажный стаканчик, бросаю его под сиденье и достаю папку.
Досье на мою следующую цель очень толстое – кажется, жизнь у этого Портрета насыщенная. Одни встречи, назначенные на эту неделю, занимают пять страниц. Я быстро просматриваю их.
«13.00. Обед с БП в «Астории». Смеяться шуткам.
13.45. Прогулка по Хофтгартену с МЭВ. Громко спорить.
14.00. Встреча с ЗК за бабл-ти. Класть руку на плечо и хихикать».
И дальше в том же духе, страница за страницей расписанных на короткие промежутки часов. Обеды, кофе, походы по магазинам и торговым центрам, увеселительные парки. Изредка повторяются какие-то инициалы, но по большей части все это выглядит как перечень визитов у ведущей активную жизнь светской львицы. Большинство из них дополняются одной-двумя строчками инструкций. Выплеснуть напиток, взять под руку, улыбаться (не показывая зубы). Смотреть сердито, устроить сцену, пофлиртовать с официантом. В некоторых случаях эти инструкции не столь уж конкретные.
Время от времени попадается слово «импровизировать», обычно его сопровождает описание настроения. «Импровизировать по-дружески, – читаю я. – Импровизировать агрессивно. Импровизировать кокетливо».
Причина таких инструкций становится ясной в конце, где относительно ровным почерком Лалабелль написала: «Сплетни, скандалы, интриги и т. п. Спенсер и другие агенты сами это разработали. Это схема. О. сложно». В этой короткой приписке я чувствую пожатие плеч. Интересно, спрашиваю я себя, знает ли Лалабелль, кому принадлежат инициалы. Думаю, ей на это плевать.
Я в пути, когда музыка замолкает и два голоса начинают обсуждать события дня. Где-то идет война, цены растут, грозы участились, но я не прислушиваюсь, пока не выхватываю из потока имя Лалабелль.
Я кручу ручку и, увеличив громкость, успеваю услышать:
– …сколько сейчас? Три?
– Нам, Джим, известно о трех. Представитель мисс Рок от ее имени ясно дал нам понять, что ситуация нестандартная и они держат руку на пульсе.
– И отрицают свою причастность?
– По всей видимости. Похоже, кто-то затеял вендетту.
– Я слышал, как люди в Интернете поговаривают, что тот, кто это делает, нацелен совсем не на Портреты.
– Ты думаешь, они охотятся за настоящей?
– Мысль, что все это нацелено на устранение, не такая уж и безумная.
– На эти выходные назначен премьерный показ ее «Медеи», и, по моему мнению, это означает, что мы увидим еще больше представителей службы безопасности на красной ковровой дорожке. Кстати, Джим, все эти события подводят нас к теме дресс-кода. Я права?
– Права, Джолин, ты попала в точку. Визажисты поработают с гостями в